– Когда ты покинул меня, я продолжил восхождение на гору. Без такой ноши, как ты, это было гораздо легче, и скоро исчезла необходимость отталкиваться от скал. Я просто полетел, не касаясь склона. Далеко впереди я различал какое-то сияние. Летя к нему, глядя на него, я начал… – Голос Франкса затих, и мне пришлось побуждать его продолжить. – Я стал белым светом, – сказал он наконец. – Ты знаешь, как это. Это совсем не мешает. Я видел Единого, все было у меня в руках, а потом все снова стало серым, а передо мной лежали грубые, шершавые скалы. Я приземлился на алеф-одном.
– Что ты там раньше говорил о белом свете? – спросил я. – Красные огни – спящие, зеленые – умершие, а кто такие белые?
– Люди, использовавшие самодисциплину или какой-нибудь трюк, чтобы растворить свое тело и затем заново сформировать его где-нибудь в другом месте. Это достаточно просто для людей, особенно если они вдыхают дым дурман-травы. Но я не принадлежу к расе наркоманов. Мы поэты, мистики, цари-философы.
Обозленный тон начал возвращаться к нему, и я прервал его. Я начал кое-что понимать.
– Останови меня, Франкс, если я ошибаюсь, но думаю, я смог понять, что тебя так огорчает. За все эти сотни лет здесь ты ни разу не смог стать белым светом. – Он попытался что-то сказать, но я повысил голос, заглушая его:
– Затем на Горе Он это наконец произошло. Ты увидел Свет. Ты стал Светом. Годы твоих исканий в конце концов окупились, и ты ступил на Небо. – Он молча кивнул, и я продолжил:
– Может быть, это понравилось тебе, а может быть, нет. Но ты вернулся. Ты материализовался на полпути к вершине Горы Он, так же далеко от Абсолюта, как всегда.
Ноги Франкса подергивались, он говорил сдавленным шепотом:
– Я хотел остаться там, Феликс, я хотел. С меня хватит. Нужно когда-то остановиться. Но теперь мне страшно, страшно вернуться. Абсолют – это Все, но это и Ничто.
Я провел рукой по его длинной изогнутой спине.
– А кто-нибудь когда-нибудь УХОДИТ навсегда?
Чтобы быть с Богом?
Лик его печали миновал, и ноги Франкса снова успокоились. Его сухие, лишенные выражения глаза смотрели на меня. Я почувствовал, что он что-то скрывает.
Никто не знает. Люди белеют и исчезают, но, возможно, они просто материализуются где-то в другом месте на Саймионе. В конце концов он же бесконечен.
Он с минуту не произносил ни звука, затем, с видимым усилием, он снова заговорил в своей обычной закрученной манере:
– В любом случае по-настоящему в наших походах замечательно то, что ты достиг "с", а я – алеф-одного. Ты вымыслил все свои возможные жизни и охватил их как совокупность. Fiat «Жизни Феликса Рэймена» Imprimatur и Nihil Obsfat <Да будет напечатано – и никаких проблем.>; Энни, дай мне телепрограммку. Нет, не останавливай меня, я хочу подчеркнуть нечто важное. Единое и Многое, Феликс. Ты видел Многое, а я видел Единое. – Его голос надломился, но он продолжал:
– Я видел Единого, я был Единым, но потом я уцепился за него, попытался удержать. Я.., я убил его взглядом и закончил свой путь на алеф-одном.
– Это называется Принципом Отражения.
– Пожалуйста, поподробнее. Я впервые об этом слышу.
– Принцип Отражения – это старинное теологическое понятие, которое мы используем в теории множеств: любое конкретное описание полной вселенной теории множеств также применимо к какому-либо множеству в составе этой вселенной. Любое описание Абсолюта также распространяется на какое-либо ограниченное, относительное явление.
Франкс разочарованно фыркнул.
– То, что ты сейчас сказал, означает, что Абсолют непознаваем. Это самое элементарное учение мистицизма.
– Да, но мне кажется, ты все еще не понимаешь, как это связано с Горой Он. Когда ты белеешь и тебя фактически там уже нет, то нет и индивидуума, как нет " представления об Абсолюте. Но ситуация нестабильна.
Абсолют делится, старается выйти за собственные рамки и – бамц! – сидит жук на склоне и смотрит на алеф-один.
Мое сознание было ясным. Хоть раз Франкс не нашел что сказать. Мы смотрели сквозь арку на глубокой синее небо, такое чистое, безупречное.
Но что-то там все-таки было. Темный силуэт, округлый сверху, с тремя свисающими с него меньшими объектами. Это был проводник с тремя восходителями.
Но он больше не летел к вершине горы. Вместо этого он удалялся от горы по очень большой петлевидной кривой.
Куда они направлялись? Я посмотрел вниз мимо чередующихся полос зелени и камня на далекое-далекое море.
Море выдавалось за плоский склон плавным изгибом, и у меня создалось впечатление, что проводник нес альпинистов туда. Но что было там? Что-то вроде мерцающего оранжевого света виднелось за морем, но как я ни щурился и ни вглядывался, я ничего не мог рассмотреть.
Снова посмотрев на небо рядом с нами, я заметил кое-что еще – яркое пятно, которое, казалось, двигалось прямо на нас. Очень быстро. Не успел я пригнуться, как – ХОП! – и две руки повисли на пруте в арке.
Две руки в рукавах от темно-серого костюма с выступающими белыми манжетами. Руки тихо раскачивались взад-вперед.
Франкс угрожающе зашипел и медленно попятился прочь от этих рук с распахнутыми, готовыми вцепиться жвалами. Я последовал его примеру, и мы отступили глубже в туннель. Но тут еще одна вспышка яркого света влетела к нам. Вспышка замерла между руками, выпустила несимметричные выросты, потемнела и отвердела.
Перед нами, держась руками за прут, вставленный в арку, стоял Георг Кантор. Его пронзительные голубые глаза заметили нас, и он слегка улыбнулся:
– Феликс Рэймен и.., простите, мы с вами не встречались?