Белый свет - Страница 36

– Ну разумеется, я знал об этом туннеле". Их полно, туннелей, ведущих на алеф-один, а если ты желаешь рискнуть и отправиться в пустыню, ты найдешь туннели на алеф-два, на алеф-алеф-нуль, к недоступным кардинальным числам. Я видел их, я заглядывал Богу под юбку, как и другие, – глазел, разинув рот, и уходил домой, оставшись прежним. – Он тяжело вздохнул. – По крайней мере я действительно взобрался на алеф-один.

По крайней мере у меня есть хоть это.

Я попробовал немного поднять его дух.

– Это же фантастика. Франкс, что ты взобрался так высоко. Скажи, как тебе удалось?!

– Я тебе больше скажу, Феликс. – Он уставился на меня одним фасетчатым глазом. – Я полагаю, что, будучи математиком, ты относительно невежествен, если не сказать невосприимчив, в тонкостях мистической мысли?

– Вообще-то я нетипичный математик, Франкс, что бы это в твоем понимании ни значило. Я читал кое-что из Плотина и немного занимался йогой. Но, нет, я не могу сказать, что действительно.

– Вот именно. Ты себя не просвещал. Так мало людей, действительно подготовленных к Саймиону. На Праге все иначе. Даже личинка, даже раб могут рассуждать так, как это сейчас буду делать я с твоего великодушного позволения.

– Только не забывай. Франкс. Я спросил тебя, как ты взобрался на алеф-один.

– Поток слов, обмен мнениями, какое наслаждение получаю я от этого. Специалист в области теории множеств.

Как удачно, что мы встретились, Феликс, и не только для тебя, одного из первых представителей своей расы, с которым я могу разговаривать, как с равным, если не как с жуком. Я почти мог бы сказать, что ты просвещен, если бы не твое прискорбное заблуждение, что ты не умер. Тебе нужно посмотреть в лицо фактам. Прими Свалку, из которой ты происходишь, обоими ее, и только после этого ты сможешь отбросить ее и двигаться вперед. Ты уже управляешь белым светом, хотя и при помощи наркотиков, тогда как я только недавно достиг… – Он на минуту замолк, а потом с горечью пробормотал:

– Алеф-один, всего лишь алеф-один.

Похоже, что у него в голове поплыло. Я несколько минут просидел в тишине, обдумывая услышанное. Никто не хотел верить, что я действительно еще жив. Я думал, что я жив, но мне и самому не было ясно, как я собираюсь вернуться назад. Иисус сказал, что мне надо взобраться на вершину Горы Он, а тут Франкс сообщает мне, что за двенадцать веков он сумел подняться только до алеф-одного.

Мне стало интересно, как время здесь соотносится со временем на Земле. Я покинул землю во второй половине дня в четверг. Взлетел с Кэти из Бостона. А что, если я вернусь на Землю, а там пройдут тысячи лет? Моего тела давно уже не будет, и мне останется только вернуться на Саймион. С другой стороны, вполне возможно, что время здесь как бы перпендикулярно земному времени, и как бы долго я тут ни пробыл, когда я вернусь, все еще будет вечер четверга, тридцать первого октября 1973 года.

Я стал думать об Эйприл, о том, как она хмыкала на два тона, когда была счастлива. Мы познакомились в автобусе давным-давно, в 1965-м. У нее тогда была короткая стрижка и губная помада, и она слушала меня, как никогда не слушал никто другой. Она, наверное, беспокоится обо мне, вдруг подумал я. Я почти увидел, как она катит коляску с малюткой Айрис вниз по Тунцовой улице, белокурые локоны ребенка, гладкие темные волосы Эйприл, она поворачивает голову, смотрит…

– Ну и? – прервал мои мысли Франкс.

– Что? – В меня неприятно врезался камушек, на который я сел, и я немного подвинулся влево.

– Разве ты не хочешь послушать?

– Извини, Франкс. Я уже перестал понимать, о чем ты говоришь. – Я не собирался трепать себе нервы, дискутируя с ним на тему, жив я или мертв. Вдруг до меня дошло, что даже если я застряну здесь, Эйприл умрет и тоже явится на Саймион через пятьдесят – шестьдесят лет. Это стоило того, чтобы дождаться. Но к тому времени она уже найдет кого-нибудь, кого полюбит больше меня.

Франкс снова заговорил:

– Я собирался рассказать тебе, как я поднялся до алеф-одного, но, возможно, тебе уже не интересно?

– Нет-нет, я хочу услышать это.

У Франкса был вид безнадежного отчаяния, который бывает у человека, внезапно понявшего, что из ловушки нет выхода. Я подумал, каково это – провести вечность на Саймионе? Даже самоубийство не было выходом… тебя тут же восстановили бы на ближайшей Свалке. Но разве не было возможности достичь в конце концов совершенного просветления, полного единения с Абсолютом, Единым, основой всего сущего, самим Богом? А еще был Ад.

Как будто почувствовав мой невысказанный вопрос, Франкс снова заговорил:

– Из Саймиона нет иного пути, как в Абсолют.

Много веков я искал этот путь. Пришло мое время остановиться, оно придет и для тебя.

– Минутку-минутку. Ты говоришь, из Саймиона нет иного пути, как в Абсолют. А как насчет Ада? У тебя был довольно встревоженный вид, когда ты решил, что я от Дьявола.

– Туше. Как там сказал благородный Вергилий?

«Спуститься в Ад легко, но возвратиться – ах, вот в чем трудность, вот что держит нас». Из Саймиона можно попасть в Ад, но обратно уже не вернуться. Только ваш спаситель, Иисус Христос, сумел проделать этот фокус. Симметрично, легко вообразить, что можно попасть на Небеса и никогда не вернуться оттуда. Должно существовать необратимое просветление, Небеса, единение с Богом, из которого тоже нет возврата. Должна существовать такая же возможность потерять себя в свете, как и потерять себя во тьме.

Я кивнул, и Франкс продолжил. Похоже, что рассуждения об Абсолюте проливали бальзам на какую-то его внутреннюю рану, и бешенство пополам с враждебностью, окрашивавшие начало разговора, стали понемногу стихать.